«Настоящая поэзия – это обнаженный нерв Времени…», – Евгений Евтушенко
Уже третий год, как нет с нами последнего из могикан, последнего поэта – шестидесятника. Человека, вокруг которого до сих пор не угасают интриги, сплетни и другой грязный шум человеческих ртов. В основном, его знают, как антагониста Бродского, хотя вражда между ними основывается на глупом человеческом недопонимании.
«Для того ли родились, для того ли вылупились. Чтобы после подрались, обозлели, вылюбились? Кто подсказчик лживый, кто? Но по Божьей милости я еще надеюсь, что в небесах помиримся» (поэма «Дора Франко»).
Очень жаль, что поэтов – шестидесятников не успевают проходить по школьной программе, и, следовательно, нынешнее поколение помнит только золотую классику и то, вряд ли.
Я познакомилась с творчеством Евтушенко – поздно, только после его смерти, когда мне было 17 лет, читая новостную ленту у себя в телефоне. Тогда, я не знала ни одного его стихотворения, но я почувствовала какое – то огромное опустошение внутри себя. Я и представить не могла, что с этим человеком ушла целая эпоха, которую он отразил в своих произведениях.
«Поэт в России — больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, кому уюта нет, покоя нет» («Молитва перед поэмой», 1965 год).
Евгений Евтушенко не без пафоса рассказал о себе и России: «Если будет Россия, значит, буду и я», «Моя фамилия – Россия, а Евтушенко – псевдоним». Однако даже тогда, когда он писал не о России были слышны звонкие отголоски природы его родной страны.
Из бесчисленного лироэпического наследия поэта можно составить книги как будто совершенно разных поэтов – «спокойного» лирика – меланхолика, эпического создателя баллад, исторических и философских поэм, стихотворца – песенника, чьи лучшие песни стали народными, поэта-публициста, не чурающегося журналистских фельетонов, певца поэзиио стихах и поэтах. В абсолютно всех ипостасях он оставался самим собой, рассказывая о личном, пусть иногда срывающимся голосом.
Жизнь Евтушенко, как и его творчество, книги, перенаселена не литературными персонажами, а реальными людьми. «Я жаден до людей,/ и жаден все лютей».
Я хотел бы
родиться
во всех странах,
быть беспаспортным,
к панике бедного МИДа,
всеми рыбами быть
во всех океанах
и собаками всеми
на улицах мира.
Я хотел бы лежать
под ножами всех в мире хирургов,
быть горбатым, слепым,
испытать все болезни, все раны,
уродства,
быть обрубком войны,
подбирателем грязных окурков —
лишь бы внутрь не пролез
подловатый микроб превосходства.
Не в элите хотел бы я быть,
но, конечно, не в стаде трусливых,
не в овчарках при стаде,
не в пастырях,
стаду угодных,
и хотел бы я счастья,
но лишь не за счет несчастливых,
и хотел бы свободы,
но лишь не за счет несвободных. («Я хотел бы…», 1972)
Поэт сказал о себе: «Я весь несовместимый, неудобный, застенчивый и наглый, злой и добрый». В беседе с журналистом он как – то назвал себя «лоскутным» человеком, потому что в раннем детстве дремал под лоскутным одеялом.
Сестра Евгения Александровича говорила, что когда их маму увезли в больницу, а они решили проведать ее, внезапно заметили дремлющего у обочины бездомного. «Рядом стояли грязные истасканные башмаки. И Женя вдруг остановился, снял с себя белые носки, засунул в них несколько крупных купюр, и затолкал носки в эти башмаки. «Это поможет маме, – рассказал он. – Представь, бомж проснется, станет обуваться и обнаружит, что ему Бог послал. Ты представляешь, как он будет ликовать…» После этого мама – поправилась».
В эпилоге поэмы «Голубь Сантьяго» Евгений Евтушенко еще говорит: «А если я умру – то лишь на время./ Я буду всюду. Буду всеми. Всем».
Это действительно так, ведь его наилучшие стихотворения, его образ уже неотделим от русской поэзии, от истории литературы, от будущего.
Обо мне привирайте и врите,
но чтоб все-таки это вранье
про Малаховку или Гаити
походило чуть-чуть на мое.
Ведь в бахвальской судьбе своенравной,
между стольких зубов и зубил
кое-что было истинной правдой:
это то, что я все-таки был.
Большой поэт, уходя, остается стихами и становится мифом…
Мне совсем умереть не под силу.
Некрологи и траур – брехня.
Приходите ко мне на могилу,
на могилу, где нету меня. («Приходите ко мне на могилу», 1970)
«Мне удалось увидеть жизнь от самого дна до самого верха, и я понял, что на дне гораздо чище», – Евгений Евтушенко.
Но когда я умру —
нашумевшим сибирским Вийоном,—
положите меня
не в английскую,
не в итальянскую землю —
в нашу русскую землю
на тихом холме,
на зеленом,
где впервые
себя
я почувствовал всеми. («Я хотел бы…», 1972)
Автор: Ильзида Латыпова
Фото: Яндекс.Картинки